ОЛЬГА ФИКС
Институт
*
Kогда мама пришла, Марфа и малышка уже благополучно лежали в кровати, укрытые одеялом , причем Маринка бульдожьей хваткой сжимала во рту сосок.
- Уфф! – выдохнула мама.- Быстро же вы управились!
- Ну, долго ли умеючи, - в тон ей ответила я, наблюдая, как с маминого лица медленно спадает многочасовое напряжение – сперва опустились уголки рта, потом разгладились складки на лбу, а под конец из глаз исчезло жесткое, отчаянное выражение.
- Похоже, не зря я за вас там молилась.
- Точно. Нам здесь это очень помогло. Мам, там плацента в ванной, в тазике голубом, вроде целая. Хочешь посмотреть?
- Мам, учти, я ее есть не буду! Категорически! – заявила с кровати Марфа.
- Я лучше вот на кого посмотрю!
Откинув краешек одеяла, мама рассматривала Маринку. Она была совершенна – с руками, ногами, перламутровыми ноготками на крошечных пальчиках, аккуратными шелковистыми ушками и носом-картошечкой. Свои изумительные глаза она щурила от удовольствия, и сосала во всю прыть. На слипшихся белых кудряшках темнела запекшаяся кровь – мы ж ее еще не купали.
Мама вынула Таню из рюкзака за спиной и поставила на пол.
- Вот, смотри! Ты теперь у нас тетя.
Танька немедленно сунулась нам показывать, где у младенца глазки. Еле перехватили.
- А ты, мам, теперь у нас бабушка.
- Не говори! Просто ужас и кошмар! Оглянутся не успела – вся жизнь позади!
И, добавила, совсем другим тоном, глядя в пространство, ни к кому лично не обращаясь, негромко:
- А нас вот сегодня не весть с какого переляку запустили в сектор Д. Позвонили ни свет, ни заря, сказали, всем быть, как штык, у главных ворот в одиннадцать, причем непременно чтоб всей группой, в полном составе. Дескать, коллективное разрешение - на меня, Оскара и еще двух журналистов. Не иначе медведь в лесу сдох, или к может, к Всеевропейскому маршу мира они так загодя готовятся – всет-ки до него меньше года осталось.
- Ну и… как там?
Мама высказалась лаконично и непечатно - причем настолько, что даже моя врожденная способность к восприятию нецензурной лексики зашкалила и засбоила.
- И заметь, нас еще не всюду пустили, и далеко не все показали! Просто в голове не укладывается – чтоб в середине двадцать первого века, в развитом, цивилизованном обществе, в двух шагах от Москвы! Бараки, буржуйки, сенники! Вши, блохи! Полчища тараканов на полу. Клопы гроздьями на стене! Зла не хватает! И ни в чем не повинные люди месяцами, годами, в таких вот условиях! Там ведь и дети есть – ты знала? И маленькие совсем… Мужчины, женщины, старики, больные, здоровые – все вперемешку! Одеты в какие-то лохмотья, варят себе что-то в котлах каких-то. Запах стоит - не продохнешь! А уж сортиры! Вода, ясное дело, только холодная… Но ничего, ничего… У Оскара тут по дороге возникли кое-какие идеи….
Жизнь возвращалась в свою колею.
На вешалке, в кармане моего пальто, запищал мобильник. Я глянула на экран – ух ты! Сто один пропущенный звонок – и все с одного номера!
Прежде, чем отвечать, я ушла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь.
- Хай!
- О Г-споди! Ну, наконец-то! Я уж решил, что никакой тебя нет, и просто ты мне привиделась! Где ж тебя носило так долго?!
- Не, я есть! И я – здесь. Просто я была занята.
- Ну? И можно поинтересоваться, чем? Это должно быть что-то адски важное! Ты сто часов к телефону не подходила!
- Сто разов. Прошло всего-то десять часов. Ну может, с мале-еньким таким хвостиком.
- Ну, может быть. Но все равно – что ты делала столько времени? Неужели столько спала?
- Принимала роды у своей сестренки. Ну и спала тоже, конечно, не без этого. Все вперемешку.
- Шутишь?! А кто родился?
- Девочка. Приезжай, покажу.
Неужели я это сказала?! Что ж со мной творится такое?! Как я всегда старалась, чтобы моя внешняя жизнь никогда не пересекалась со здешней! Как боялась, что кто-нибудь из них - Игорь, Илюха, да хоть даже дядя Лева – как-нибудь неожиданно нагрянет ко мне, увидит, в каком бардаке я живу, смекнет, как все это не похоже на нормальную всехнюю жизнь - и, конечно, тотчас же разочаруется во мне, станет совсем иначе ко мне относится...
А вот Кости я почему-то нисколечко не боялась. Откуда-то была совершенно уверена, что для него это все нисколько не важно.
- Знаешь, я бы хотел, но сегодня, к сожалению, ничего не получится. Мы тут с другом ремонт затеяли . Ну, понимаешь, пока я еще в состоянии и нормально себя чувствую, а то потом – кто его знает. И так меня все время мутит уже от этих гормонов. И вот он уже везет всякую фигню, кисти там, краску, шпатлевку… Неудобно... Слушай, а может, наоборот, ты ко мне? Ты там как, со всем этим, выспалась хоть сколько-нибудь?
- Выспалась. Но… ты не обижайся, но… я даже и не знаю… Как-то это немного… неожиданно. И мне ведь еще на работу завтра.
- Вот завтра от меня б и поехала. Ближе ведь, нет разве?
- И потом, ты ж сам сказал, у вас там ремонт, я же вам наверняка помешаю. Стану путаться под ногами.
- И нисколько не помешаешь! Наоборот, еще и дельное что-нибудь присоветуешь, ты ж, небось, лучше нашего понимаешь, как для ребенка лучше. Настя, - голос его сделался совсем уже умоляющим, - ну, пожалуйста, приезжай! Ведь кто его знает, сколько мне там еще нормальной жизни осталось! Или ты решила со мной не связываться? Или устала совсем? Скажи правду, я пойму.
- Костя, - я хотела, чтоб голос мой звучал твердо, а вышло как-то жалобно и неубедительно. – Кость, ну это запрещенный прием. Ты пользуешься своим положением, бьешь на жалость. Поверь мне, это совсем не нужно. Я… по-моему, я и так уже с тобою связалась. Так что весь этот напор вовсе необязателен. Скажи просто: «Настя, я хочу, чтобы ты приехала.»
- И что, сработает?
- Попробуй!
Последовала пауза. Мне все-таки удалось сбить его с толку.
– Приезжай! - выдохнул он, наконец.
*
Я выхожу из монорельса на Смоленской площади и шлепаю по Новому Арбату
Вечерняя Москва после Яхромки – как другая планета. Снующие во все стороны люди, пылающие фонари, полыхающие витрины. Высоченные небоскребы, сплошь стекло и бетон. Сталинские высотки, похожие на многократно увеличенные копии непреступных крепостей. И вдруг – промежуток между домами, а в нем голубовато-серый особняк с ротондой, французскими окнами, портик с кариатидами. Или из глубин какого-нибудь двора проглянет неожиданно грязно-желтый бесконечный барак с темно-коричневыми покосившимися дверями, изо всех окон свисает разноцветно е белье, вывешенное для просушки. Останки балкона угрожающе покачиваются на последнем крючке. Торжество всемогущей эклектики.
Или так - сделаешь три шага с проспекта, свернешь за какой-нибудь фешенебельный дом, а там - пустырь, поросший одуванчиками, крапивой и лебедой, нежданно огромный, почти бескрайний, до самого сплошь заставленного домами горизонта. И думаешь: «Откуда ж тут взялось это пространство, как так вышло, что его еще не застроили? А может о нем просто не знает никто, может, и в планах города оно не обозначено?»
*
Я не смогла найти его дом!
Я час прокружила на одном пятачке! Определенно должно быть где-то здесь, но факты – вещь как говорится, упрямая. Дано - дом 98 б-3, квартира 105. Дом есть, вот он: старый, добротный доходный дом серо-желтого цвета, о шести этажах и пяти подъездах. Однако на подъезде ясно написано «кв. 82-104». И никаких больше в обозримом пространстве подъездов. И мобильник, как всегда в таких случаях, разрядился.
Не, ну ясно уже, что не судьба сегодня. Пора уходить.
Я с сожаленьем в последний раз оглядела двор. Уютный такой себе двор, хороший. Деревьев много, кустов. Почки везде уже набухли. Через пару недель тут все зазеленеет и зацветет. Качели возле подъезда.…
Я с раздраженьем пнула мощную железную штангу. В ответ та возмущенно зазвенела. Вообще, нормальные такие качели. Крепкие, высокие, без каких-то дурацких спинок. Сразу видно, рассчитаны не на трехлеток, а на серьезных взрослых людей. Вроде меня, например…
Миг, когда ноги отрываются от земли, ни с чем другим ни сравним! Всякие там механические леталки, даже моя Астрочки, нервно курят в сторонке. На качелях всем телом чувствуешь ветер, сопротивление воздуха, разгоняешься, взлетаешь, чувствуешь себя птицей…Кружится голова, забывается обо всем.
Жаль, нет вида спорта: - Качание на качелях! А то б я стала чемпионкой.
А что, может, плюнуть на все, и пойти в цирковое училище? И раскачиваться день-деньской на трапеции, высоко-высоко, под куполом цирка… Еще и зарплату за это получать...
Из подъезда вышел тощий лохматый парень в заляпанных краской джинсах. Достал пачку сигарет, захлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Не нашел, и заозирался в поисках выхода. Меня увидел – обрадовался как родной!
- Девушка, огоньку не найдется? А то забыл, понимаешь, а наверх подниматься в лом! Тут ведь, в этой развалюхе – ты не поверишь, даже лифта нет.
Я нехотя затормозила ногами, и молча протянула ему зажигалку.
Улыбка у парня была хорошая, светлая такая, открытая.
- Спасибо, сестра! А ты чего, живешь, что ли, здесь где-то поблизости? Что-то я тебя раньше никогда не видел.
- Не! Я живу далеко.
- А чего тут делаешь?
- Да так… это…гуляю. А ты здесь живешь? (Может, хоть он знает, где эта заколдованная, не существующая квартира)
- Шутишь? В высотке на Коломенском шоссе я живу. А тут я по делу просто – другу помочь подрядился. Ремонт с ним на пару мастрячим – а то у него скоро прибавление ожидается, а в квартире, прикинь, последние лет сто даже обои ни разу не переклеили.
- Ремонт – это серьезно.
Между прочим, у нас дома ремонт на моей памяти вообще никогда не делали. Мне кажется, маме такое и в голову не придет, разве что если потолок обвалится. Хотя теперь, когда у нас есть дядя Саша…
- Да не, фигня! У меня, видишь ли, отец по этому делу мастер, так что я с малых лет насобачился.
- Правда? Здорово, наверное, уметь самому делать всякие такие нужные в жизни вещи. Повезло тебе с отцом.
- С отцом-то повезло, это верно. А без отца – не очень.
- В смысле?
- Да они расстались с мамкой десять лет уж как, я еще в пятом классе учился. С тех пор я в доме главный мужик. Такие вот дела, сестра. Конец учебе, сплошная практика.
- Сергей, ты где? – послышалось откуда-то сверху, и у меня сразу резко забилось сердце. Кровь прилила к щекам, сделалось трудно дышать.
Мы оба с парнем синхронно задрали головы.
Верхом на коньке крыше, под самым стремительно темнеющим вечерним небом, сидел Костя, и махал нам оттуда двумя руками.
-Костя, привет! – выдохнула я громко и хрипло, вернее, каркнула как ворона.
Он увидел меня, пошатнулся, ухватился рукой за скат... И заорал на весь двор:
- Настя-а-а! Заходи-ии!
Захлопали оконные рамы, отовсюду завысовывались любопытные лица: каждому ж интересно, кому это так истошно орут?
- Так ты что ли и есть Настя? – изумился парень.
- Ну.. вроде, я – и неуверенно пожала плечами, как будто сама уже слегка сомневалась.
- Ах вот оно что… - он резким движением отбросил в сторону горящий окурок, крепко ухватил меня за руку, почти насильно стянул с качелей и потащил за собой в подъезд.
Красный огонек описал в воздухе дугу, рассыпая искры, и приземлился где-то в кустах, продолжая тлеть.
Между прочим, вот так и начинаются лесные пожары!
*
Я вот думаю, что Б-г все-таки есть. А то почему так бывает: живешь себе, живешь, шагаешь по жизни просто так, без смысла и цели, и вдруг попадаешь туда, куда надо.
Мы сидим в крохотном мезонинчике (по сути, перестроенном чердаке) у настоящего, действующего камина и смотрим на пылающие дрова!
Как бесконечно забавно устроен мир! У нас, в захолустной Яхромке – газовое отопление и скучные чугунные батареи, а здесь, в центре Москвы – настоящий камин с дровами.
Это конечно Сергей с его всеумеющими руками вычистил дымоход и наладил тягу. А так же порубил на дрова засохшую липу в конце Рождественского бульвара. Говорит, рубил среди бела дня – никто и внимания не обратил. Ну, верно – в Москве ведь все равно, что в лесу. То есть вроде ты в толпе, и люди со всех сторон, но каждый занят своим и ни на что вокруг не обращает внимания. Тут не то что дерево срубить – голову человеку отрезать можно, никто и не обернется.
Вокруг везде валяются сорванные обои, и кисти, и банки с краской, и запах скипидара, такой резкий, что щиплет глаза и нос. Но мне хорошо, и я чуть ли не впервые в жизни ни на что не отвлекаюсь, не заморачиваюсь. Просто себе живу и дышу, наслаждаясь каждым мгновеньем..
Как Костя смотрит на меня - по глазам видно, что ему хорошо. И Сергей смотрит на меня , кажется, я ему нравлюсь тоже, и, кажется, это нравится Косте. Это немножко запутано, но все равно приятно.
До завтра еще целая вечность, и мне больше всего на свете хочется потратить ее именно так – сидя здесь, глядя друг другу в глаза, и трепясь ни о чем.
В руках у меня толстая, белая, изнутри совершенно бурая чашка с чаем – чистая черная заварка с маслянистым отливом. Чай горячий, я пью его маленькими глоточками, и внутри у меня разливается тепло, как от вина. Или это не от чая вовсе?
- Серый, где ж ты ее нашел? – в который раз спрашивает Костя.
- Да она сама нашлась! - машет рукой Сергей – Ты вот лучше скажи, как я ее не признал сразу по твоим рассказам? Он же, - это уже мне. – Он же мне все уши про тебя прожужжал – и глаза как небо, и коса до пояса, и ноги от ушей. Ну прям всю как есть обрисовал. Уверен был – увижу - не пропущу. И вот на тебе!
-И чего, не похожа оказалась? – я невинно скашиваю на Костю глаза, и мы все хохочем, громко, безостановочно, до колотья в боку
*
- Еще чаю? – спрашивает Сергей. – И вот, есть еще булка. И сыра кусок, но он черствый.
- Ничего, давай, у меня зубы крепкие, справлюсь. – Я страшно голодная – дома ведь так толком и не поела.
-Яблоки, - вспоминает вдруг Костя. – Еще ведь есть яблоки! Посмотри, Серый, на полу в кладовке.
Кладовка – крохотная, метр на метр, скорее не комната, а стенной шкаф при входе, и по всему периметру пола в ней рассыпаны яблоки – зеленые, с неровными бугристыми боками, с кислинкой, крепкие – раскусишь, и рот сразу заполняется вязкой слюной.
В кладовке этой нет ничего, кроме яблок.
- Родители, прежде чем отбыть, смотались напоследок на уже проданную дачу, и все яблони там обтрясли. От пола до потолка тут было. Дверь еле закрывалась. А приоткроешь – и береги голову! Сразу как дождем! Помнишь, Серый?
- Ага, - Сергей потирает затылок, точно его только что шмякнуло туда яблоком. - Ну так что, - говори, – ремонт, похоже, на сегодня по боку?
Костя разводит руками, молча кивает на меня, дескать, ничего не поделаешь.
- Тогда я погнал, - говорит Сергей преувеличенно деловым тоном.
Я пытаюсь возражать, уверяю, что совсем не буду мешать, тихонько посижу в уголочке, да что там, ведь договаривались же, ну что они, в самом деле, пускай продолжают, раз начали.
Хотя все это, ясное дело, липа. Мне страшно хочется, чтобы Сергей поскорей ушел, и мы с Костей остались, наконец, вдвоем.
Страшно хочется, и в то же время очень страшно. Я даже боюсь себе представить, как это будет.
*
Оказалось, начало - это вовсе не первый совместный секс. Начало, это когда вы взахлеб, вразнобой, без конца, перебивая и перекрикивая друг друга, рассказываете о себе все. Ведь столько времени прожито врозь! Нужно срочно, сейчас, немедленно наверстать упущенное!
И раньше люди знали об этом, а потом забыли.
Дом, в котором ты рос, сад, школа, первые обиды и боли, первые радости и счастья. Мечты, которые пришли и ушли, сбывшись по ходу, или не сбывшись. Книжки, которые прочлись, и кины, которые посмотрелись. Собаки, кошки, мышки и хомячки. Выкормленный пинцетом скворец, орущий по утрам в окно «Настя дура!» - вместо будильника.
Все это наспех комкается и запихивается в разговор – точно он единственный в жизни, и нужно успеть втиснуть в него как можно больше, словно он не только первый, но и последний, как будто потом никаких разговоров уже никогда не будет. Точка ноль, с которой начинается все.
Потому, что нужно обязательно успеть все-все рассказать, до того, как…
Мы лежим, тесно переплетясь, как котята в лукошке, в старой-престарой, более чем столетней, провисающей брезентовой раскладушке. Нам холодно, потому что камин давно прогорел, а центральное отопление в Москве уже не работает. Мы – единственные источники тепла в квартире. Мы щедро делимся им друг с другом, и бережно храним под Костиным пуховым спальником.
По стенам пробегают яркие отблески рекламы с крыши соседнего дома. Поворачивая голову и скашивая глаза, я пытаюсь разглядеть стрелки на светящемся циферблате будильника на столике у кровати.
- Ого! Уже почти пять!
- А это важно?
- Мне вставать через час, пятнадцать минут, сорок пять секунд.
- Так скоро?!
Да, быстро она промелькнула, моя вечность. Впрочем, с вечностями оно всегда так.
Мне ужасно уютно на его плече. Мы вообще как-то потрясающе вписываемся друг в друга – не мешают ни руки, ни ноги, ни колени, ни локти.
Как я вообще могу думать о том, чтобы встать и куда-то уйти ?!
Рассвет. По комнате разливается млечный, серовато-белый свет. Костя осторожно приподнимает одеяло и внимательно разглядывает меня. Вчера у нас не было на это времени. Я картинно переворачиваюсь и потягиваюсь как кошка.
- У тебя колени… округлые. И вообще, все линии плавные такие, перетекающие одна в другую.
- И что? Это плохо?
- Нет. Это красиво и гармонично.
- А у тебя подбородок..
- Что? Колется? – машинально проводит по подбородку тыльной стороной руки.
- Нет. Щекочется.
- Насть, а что вообще теперь будет? Вот я приду в четверг на прием и - что?
- Ну… стандартно. - Я чувствую себя профессором. Элементарно, Ватсон! - Гормоны, которые ты сейчас пьешь, заставляют клетки эндометрия внутри кармашка делиться как бешенные, и формировать децидуальную оболочку. Ну, они сперва на УЗИ проверят, достаточно ли она разрослась, и, если да, то эмбрион помесят в тебя. Он укоренится, начнет расти, развиваться, растить себе жабры, хвост, глаза, уши, нос, внутренние всякие органы … Костя, ты что спишь?
- Я …нет, что ты?! Я тебя слушаю. Только ты как-то так рассказываешь…убаюкивающе …. и не до конца понятно. И я ж вообще, не совсем о том спрашивал.
- А о чем тогда?
- Ну я хотел знать – что со мной будет? В смысле, ты все так хорошо рассказываешь, подробно – но я как-то во всем этом не вижу себя. Что я тогда буду чувствовать?
- Ну.. .холод от металлического стола… тошноту от колес, что дают для премедикации. Может. страх, что повредят что-нибудь во время подсадки, или что не привьется. – я старательно припоминаю все, слышанное в такие минуты от пациентов. Однажды кто-то закричал лаборантке, склонившейся над столом с драгоценным стеклянным цилиндриком, небрежно зажатым меж двух изящных, наманикюреных пальчиков : «Осторожней, уронишь!» Она тогда вздрогнула, и в самом деле едва не выронила.
- Так странно думать, что вот я сейчас… ну, что вот мы с тобой, ну, короче, ты меня понимаешь… А в то же самое время он, где-то там, в пробирке, в темноте, в термостате делится, развивается – совсем один, без никого, даже без меня. Как думаешь, ему там не страшно?
- Глупый, это же только клетки, ну сгусток плоти такой – как ему может быть страшно! Для страха мозги нужны, на худой конец нервная система какая-то примитивная.
- Ты точно знаешь?
- Кость, ну ты сам-то что, в школе не учился?
-Учился, конечно. Но все-таки.. Нет, но все-таки… С одной-то стороны, конечно, это только клетки и все такое, ясно, но с другой-то стороны – все-таки …ребенок. Нормальный-то ведь ребенок – он в этом возрасте не сидит один-одинешенек в каком-нибудь там шкафу. У нормального везде вокруг мама. Понимаешь, что я сказать хочу?
- Да, наверное, понимаю. Ну хорошо, а вот если бы ты сейчас, ночью, оказался бы перед этим самым термостатом – вот что бы ты стал делать? Спел бы ему колыбельную, что ли?
- Не знаю. Может и спел бы.
- Ой, Костя, ты чудо!
*
Поиски своих вещей на чужой территории. Лихорадочное отыскивание носков – один под раскладушкой, другой почему-то возле камина, хорошо, хоть в огонь не попал.
Костин телефон издает душераздирающий писк – Вам пришло важное сообщение! Срочное сообщение! Открыть и прочитать немедленно!
Ни хрена себе – шесть часов утра! Пожар там у них, что ли?
Костя сонно, не глядя, цапает со столика аппарат, читает, хмыкает, потягивается. Откладывает в сторонку. Тянется ко мне, так же сонно, не глядя, находит, притягивает к себе, утыкается носом в затылок.
- Кость, я так опоздаю!
- Опоздай! Вообще на фиг никуда не ходи! Ты теперь когда оттуда вернешься?
- Ни хрена себе заявочки! Это что, допрос, что ли? Ну, допустим, завтра.
- Кошмар! С кем я связался? Шляется по ночам, заваливается обратно под утро…
- Ну, что сделаешь? Работа такая.
- Во-во, все вы так говорите.
- Все?! Кто это «все»?! И вообще, надо еще разобраться, что это у тебя за смски ни свет ни заря!
- Вот это как раз действительно по работе.
- «Работе»?! Костя, ты что, где-то работаешь?
Костя чертыхается еле слышно. Похоже, он сболтнул ненароком что-то явно лишнее.
Я ведь почти наизусть помню его анкету. О работе там не было ни полслова. Окончил среднюю школу экстерном. В графе «источник дохода » совершенно точно указывались « семейные сбережения» .
- Эй, да ладно тебе, колись уж, раз начал!
Костя кривится, как от боли. Видно, что отказывать мне в чем-то для него истинная мука.
- Не могу. Понимаешь, Насть, это тайна. Причем даже не моя.
- Костя! – может и не надо его так дожимать, но со сна у меня контроль стыда и совести слабнет, а любознательские и прочие инстинкты делаются абсолютно неуправляемы. Я подлезаю ему под руку, трусь головой о колючую щеку, прижимаюсь всем телом, трогаю за всякие места...
- Насть, ну не могу я!
Я резко отстраняюсь и делаю мрачно-обиженное лицо. Встаю и молча начинаю одеваться. Блин, что это еще за секреты полишинеля? В конце концов, я не только его девушка, я еще и его акушерка! Я видела его не только голым, но и изнутри. Что еще за на х…
- Насть, я скажу, конечно, но учти – это тайна. Причем не только моя, но и Серегина, и еще там… людей. Если когда-нибудь, кто-нибудь.. Блин, даже не представляю себе, что тогда такое начнется!
- Могила! – я делаю торжественное лицо, изо всех сил стараясь не рассмеяться – уж больно у него грозный вид!
- Я – «Предсказатель».
Улыбка сама собой сползает с лица. Я застываю с недозастегнутым лифчиком.
- Ты - что?! Не может быть! Как?! Каким образом?!
*
Несколько лет назад в сети стали появляться краткие лаконичные сообщения, типа «В связи с ожидающейся на ближайшей неделе аварией на 22-м Молокозаводе в ближайшие месяцы исчезнут из продажи глазированные сырки «Смайлик»». «Завтра с семи пятнадцати до восьми тридцати движение поездов метро на перегоне Крымская - Яблоневый Сад будет остановлено по техническим причинам» «В воскресенье, седьмого мая, с семи тридцати до девяти семнадцати на съезде на четвертое кольцо с Ярославского шоссе ожидается пробка ». Отправителем этих сообщений числился таинственный Предсказатель.
Под каждым предсказанием всегда стояло маленькое рекламное объявление: мол, желающие узнать свое личное, персональное будущее могут сегодня с такого-то по такой-то час перевести на счет ( номер счета каждый раз указывался разный) означенную сумму, сообщив при этом о себе следующие данные: имя, отчество фамилия, год и место рождения, и адрес электронной почты, на который будет выслано готовое предсказание.
Народ читал, посмеиваясь и удивляясь неистощимым способностям одних людей дурить головы другим. (Костя, впрочем, утверждает, что единичные просьбы о персональных предсказаниях, подкрепляемые переводами требуемых сумм, начали поступать с самого начала.)
«В среду, 14 февраля, с восьми до десяти утра ожидается взрыв газа в доме номер 71 по Котельнической набережной. Приносим соболезнование семьям погибших»
Выглядело неприятно. Особенно когда 14 февраля в восемь часов тридцать минут по московскому времени взрыв действительно имел место быть. И погибшие действительно были.
Предсказания возникали в сети то тут, то там, с удручающей нерегулярностью. Иногда целый месяц или два, или три – ничего, иногда по два раза за одну неделю. Я, их честно говоря, не отслеживала, так, случайно, пару раз на глаза попались, но шуму от них было много, особенно после того, как Предсказатель предсказал, что результаты очередных президентских выборов практического значения не имеют - избранник все равно скоропостижно помрет от инфаркта в ближайшие 48 часов после выборов. Или после теракта в Ново-Дмитриевском метро, когда вся Савеловская метроветка на долгие месяцы застыла в оцепенении.
Я, конечно, не раз слышала легенды и сказки о людях, получивших и выгодно использовавших свои предсказания. Надо сказать, не все, пославшие деньги и запрос, получали ответ . К некоторым деньги возвращались обратно – причем иногда просто в конверте, вложенным чьей-то рукою в почтовый ящик. Ни извинений, ни объяснений к этому не прилагалось. Процент этих неудачников определить было трудно, так как далеко не все предавали гласности факт, что посылали запрос, тем более - что получили ответ.
Bедь вовсе не все можно изменить, даже если заранее точно знать, что тебя ждет за поворотом. И вовсе не всегда, даже зная, что ничем хорошим это не кончится, человек может позволить себе не свернуть.
- Ты пойми, я тебе доверил такое… - Костины руки судорожно сжимают мои запястья, глаза не отрываются от моих. – Никто, никогда, ничего об этом не знал! Даже моя бывшая девушка!
- Тогда почему ж ты мне рассказал?
- Потому, что ты – это ты!
Мне все-таки не верится.
- И что, это всегда были вы? Простые пацаны, школьники?
- Не просто школьники, а ученики Второго Московского Физико-Математического Лицея.
- Г-споди, второго! Интересно, чем тогда заняты ученики первого?! Изобретают, небось, на досуге, нейтринную бомбу! Сколько ж вам было, когда все началось? Двенадцать? Тринадцать?
- Ну, где-то так.
- Да, теперь понятно почему так и не нашли, кто за этим стоит. Кому ж придет в голову…
И что, это просто такая программа?
- Не просто, а ТАКАЯ программа! Способная проникать во все области жизни – в медицинские файлы с момента начала родов, архивные записи школ, садов и яслей, записи видеокамер на светофорах, в офисах и кафе, прачечных самообслуживания, со всех предприятий, учреждений, фабрик, вокзалов, аэропортов, в любые архивы, банки, полицейские протоколы… да куда угодно! Потом собрать все сведения воедино и систематизировать. Хотя иногда и этого всего оказывается недостаточно. Мы ж все-таки не волшебники – и Костя шутливо разводит руками.
- Но ведь наверняка куча людей, и притом профессионалов занимается прогнозированием, и наверняка ведь есть множество программ..
- Есть. Просто наша лучше.
- Костя, но ведь если это правда, тогда.. тогда ты должен быть очень богатым человеком! А это все… - я выразительно обвожу рукой убогую обстановку вокруг.
Он горько усмехается, и я неожиданно замечаю вовсе не детские морщинки в уголках его глаз.
- Сколько вопросов! Тебе разве не пора на работу?
- Пора.